* * * * *
На краю деревни старая избушка,
Там перед иконой молится старушка.
Молитва старушки сына поминает,
Сын в краю далеком родину спасает.
Молится старушка, утирает слезы,
А в глазах усталых расцветают грезы.
Видит она поле, поле перед боем,
Где лежит убитым сын ее героем.
На груди широкой брызжет кровь, что пламя,
А в руках застывших вражеское знамя.
И от счастья с горем вся она застыла,
Голову седую на руки склонила.
И закрыли брови редкие сединки,
А из глаз, как бисер, сыплются слезинки.
* * * * *
Мама песню напевала,
Одевала дочку,
Одевала-надевала
Белую сорочку.
Белая сорочка –
Тоненькая строчка.
Мама песенку тянула,
Обувала дочку,
По резинке пристегнула
К каждому чулочку.
Светлые чулочки
На ногах у дочки.
Мама песенку допела,
Мама девочку одела:
Платье красное в горошках,
Туфли новые на ножках…
Вот как мама угодила.
К Маю дочку нарядила.
Вот какая мама –
Золотая прямо!
* * * * *
Кто вас, дети, больше любит,
Кто вас нежно так голyбит
И заботится о вас,
Hе смыкая ночью глаз?
— «Мама дорогая».
Колыбель кто вам качает,
Кто вам песни напевает,
Кто вам сказки говоpит
И игpyшки вам даpит?
— «Мама золотая».
Если, дети, вы ленивы,
Hепослyшны, шаловливы,
Что бывает иногда, —
Кто же слёзы льет тогда?
— «Всё она, pодная».
* * * * *
Сын зовёт: „Агу, агу!» —
Мол, побудь со мною.
А в ответ: — Я не могу,
Я посуду мою.
Но опять: „Агу, агу!» —
Слышно с новой силой.
И в ответ: — Бегу, бегу,
Не сердись, мой милый!
* * * * *
Мама — первое слово,
Главное слово в каждой судьбе.
Мама жизнь подарила,
Мир подарила мне и тебе.
Так бывает — ночью бессонною
Мама потихоньку всплакнет,
Как там дочка, как там сынок ее —
Лишь под утро мама уснет.
Мама — первое слово,
Главное слово в каждой судьбе.
Мама землю и небо,
Жизнь подарила мне и тебе.
Так бывает — если случится вдруг
В доме вашем горе-беда,
Мама — самый лучший, надежный друг —
Будет с вами рядом всегда.
Мама — первое слово,
Главное слово в каждой судьбе
Мама жизнь подарила,
Мир подарила мне и тебе.
Так бывает — станешь взрослее ты
И, как птица, ввысь улетишь,
Кем бы ни был, знай, что для мамы ты —
Как и прежде, милый малыш.
Мама — первое слово,
Главное слово в каждой судьбе
Мама жизнь подарила,
Мир подарила мне и тебе.
* * * * *
Вставал рассвет балтийский
ясный
когда воззвали рупора:
— Над нами грозная опасность.
Бери оружье, Ленинград! —
А у ворот была в дозоре
седая мать двоих бойцов,
и дрогнуло ее лицо,
и пробежал огонь во взоре.
Она сказала:
— Слышу, маршал.
Ты обращаешься ко мне.
Уже на фронте сын мой старший,
и средний тоже на войне.
А младший сын со мною рядом,
ему семнадцать лет всего,
но на защиту Ленинграда
я отдаю теперь его.
Иди мой младший, мой любимый,
зови с собой своих друзей.
. На бранный труд, на бой, на муки,
во имя права своего,
уходит сын, целуя руки,
благословившие его.
И, хищникам пророча горе,
гранаты трогая кольцо, —
у городских ворот в дозоре
седая мать троих бойцов.
* * * * *
Все я делаю для мамы:
Для нее играю гаммы,
Для нее хожу к врачу,
Математику учу.
Все мальчишки в речку лезли,
Я один сидел на пляже,
Для нее после болезни
Не купался в речке даже.
Для нее я мою руки,
Ем какие-то морковки…
Только мы теперь в разлуке,
Мама в городе Прилуки
Пятый день в командировке.
И сегодня целый вечер
Что-то мне заняться нечем!
И наверно по привычке
Или, может быть, от скуки
Я кладу на место спички
И зачем-то мою руки.
И звучат печально гаммы
В нашей комнате. Без мамы.
* * * * *
Я решил и отправляюсь,
Я иду в этот трудный путь.
Я иду в соседнюю комнату,
Где молча сидит моя мама.
И придётся открыть дверь
И сделать шаг. и ещё
И еще, может десять, десять шагов!
И тихо к ней подойти,
И тихо сказать: «прости. »
Есть мужество стоять под выстрелом,
Под прорезью прицела тонкого,
Есть мужество решенья быстрого,
И мужество терпенья долгого.
А есть ещё такое мужество,
Что может быть других важнее.
Когда не в силах больше мучаться
Приходишь к нему иль ней.
Я был не прав, не прав до ужаса,
Прости меня и мне доверься
И отогреет это мужество
Тобой обиженное сердце.
* * * * *
Если был бы я девчонкой —
Я бы время не терял!
Я б на улице не прыгал,
Я б рубашки постирал,
Я бы вымыл в кухне пол,
Я бы в комнате подмел,
Перемыл бы чашки, ложки,
Сам начистил бы картошки,
Все свои игрушки сам
Я б расставил по местам!
Отчего я не девчонка?
Я бы маме так помог!
Мама сразу бы сказала:
«Молодчина ты, сынок!»
* * * * *
— Мне не хватает теплоты, —
Она сказала дочке.
Дочь удивилась: — Мерзнешь ты
И в летние денечки?
— Ты не поймешь, еще мала, —
Вздохнула мать устало.
А дочь кричит: — Я поняла! —
И тащит одеяло.
* * * * *
Бедный мальчик! Весь в огне
Всё ему неловко!
Ляг на плечико ко мне, —
Прислонись головкой!
Я с тобою похожу.
Подреми, мой мальчик,
Хочешь, сказочку скажу:
Жил-был мальчик с пальчик.
Нет? Не хочешь. Сказки — вздор
Песня лучше будет.
Зашумел сыр-темен бор,
Лис лисичку будит;
Во сыром темном вору.
Тише! засыпает.
Словно птенчик, все в жару
Губки открывает.
“Во сыром бору” поет
Мать и ходит, ходит.
Тихо, долго ночь идет.
Ночь уж лень выводит.
Мать поет. рука у ней
Затекла, устала,
И не раз слезу с очей
Бедная, роняла.
И едва дитя, в жару,
Вздрогнув, встрепенётся
«Во темном-сыром бору» —
Снова разлается,
Отклони удар, уйди,
Смерть с своей косою!
Мать дитя с своей груди
Не отдаст без бою!
* * * * *
Я помню спальню и лампадку,
Игрушки, теплую кроватку
И милый, кроткий голос твой:
«Ангел-хранитель над тобой!»
Ты перекрестишь, поцелуешь,
Напомнишь мне, что он со мной,
И верой в счастье очаруешь.
Я помню, помню голос твой!
Я помню ночь, тепло кроватки,
Лампадку в сумраке угла
И тени от цепей лампадки.
Не ты ли ангелом была?
* * * * *
Воспеваю то, что вечно ново,
И хотя совсем не гимн пою,
Но в душе родившееся слово,
Обретает музыку свою.
И, своей не подчиняясь воле,
Рвется к звездам, ширится окрест…
Музыкою радости и боли
Он гремит — души моей оркестр.
Но когда скажу сейчас впервые
Это Слово — Чудо, Слово — Свет, —
Встаньте, люди!
Павшие, живые!
Встаньте, дети наших бурных лет!
Встаньте, сосны векового бора!
Встаньте, распрямитесь стебли трав!
Встаньте, все цветы! И встаньте горы!
Небо на плечах своих подняв.
Встаньте все и выслушайте стоя,
Сохраненные во всей красе
Слово это — древнее, святое!
Распрямитесь! Встаньте. Встаньте все!
Как леса встают с зарею новой,
Как травинки рвутся к солнцу в высь,
Встаньте все, заслышав это слово,
Потому что в слове этом — жизнь.
Слово это зов и заклинанье,
В этом слове — сущего душа.
Это искра первого сознанья,
Первая улыбка малыша
Слово это пусть всегда пребудет
И, пробившись сквозь любой затор
Даже в каменных сердцах пробудит
Заглушенный совести укор.
Слово это сроду не обманет
В нем сокрыто жизни существо.
В нем исток всего.
Ему конца нет.
Встаньте!
Я произношу его:
«Мама»!
* * * * *
Мама спит — она устала…
Ну и я играть не стала!
Я волчка не завожу,
А уселась и сижу.
Не шумят мои игрушки,
Тихо в комнате пустой,
А по маминой подушке
Луч крадется золотой.
И сказала я лучу:
«Я тоже двигаться хочу,
Я бы многого хотела:
вслух читать и мяч катать,
Я бы песенку пропела,
Я б могла похохотать!
Да мало ль я чего хочу!
Но мама спит и я молчу».
Луч метнулся по стене,
А потом скользнул ко мне.
«Ничего — шепнул он будто,
посидим и в тишине».
* * * * *
Ты жива еще моя старушка?
Жив и я. Привет тебе привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет
Пишут мне, что ты, тая тревогу
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож
Ничего, родная, успокойся.
Это только тягостная бредь
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб тебя не видя, умереть.
Я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом
Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад
Не буди, того, что отмечталось
Не волнуй того, что не сбылось
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет
Ты одна мне помощь и отрада
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
* * * * *
Уходят наши матери от нас,
Уходят потихонечку, на цыпочках,
А мы спокойно спим, едой насытившись,
Не замечая этот страшный час.
Уходят наши матери от нас не сразу, нет,
Нам это только кажется, что сразу.
Они уходят медленно и странно,
Шагами маленькими по ступеням лет
Все удаляются они, все удаляются.
К ним тянется очнувшись ото сна,
Но руки вдруг о воздух ударяются —
В нем выросла стеклянная стена!
Мы опоздали. Пробил страшный час.
Глядим мы со слезами постоянными,
Как тихими суровыми колоннами
Уходят наши матери от нас.
* * * * *
«Знайте, люди , нет страшнее скорби,
Чем расстаться с матерью своей!
Трудно жить навеки мать утратив,
Нет счастливей тех, чья мать жива!
Именем моих погибших братьев
Вслушайтесь — молю! — в мои слова!
Как бы ни манил нас бег событий,
Как ни влек бы в свой водоворот,
Пуще глаза маму берегите,
От обид, от тягот, от забот.
Боль за сыновей — подобно мелу
Выбелит ей косы добела.
Если даже сердце очерствело,
Дайте маме капельку тепла!
Если стали сердцем вы суровы
Будьте, дети, ласковее с ней,
Берегите мать от злого слова.
Знайте, дети ранят всех больней!
Если ваши матери устали,
Добрый отдых вы им дать должны.
Берегите их от черных шалей!
Мать уйдет — и не изгладить шрама,
Мать умрет, и боли не унять.
Заклинаю: берегите маму!
Дети мира, берегите мать!
Чтобы в душу не проникла плесень,
Чтоб не стала наша жизнь темна,
Чтобы не забыть прекрасных песен,
Тех, что в детстве пела нам она!
* * * * *
Мальчишка горский, я несносным
Слыл неслухом в кругу семьи
И отвергал с упрямством взрослым
Все наставления твои.
Но годы шли, и к ним причастный,
Я не робел перед судьбой,
Зато теперь робею часто,
Как маленький, перед тобой.
Вот мы одни сегодня в доме,
Я боли в сердце не таю
И на твои клоню ладони
Седую голову свою.
Мне горько, мама, грустно, мама,
Я — пленник глупой суеты,
И от меня так в жизни мало
Вниманья чувствовала ты.
Кружусь на шумной карусели.
Куда-то мчусь, но вдруг опять
Сожмется сердце: «Неужели,
Я начал маму забывать?»
А ты с любовью, не с упреком,
Взглянув тревожно на меня,
Вздохнешь, как будто ненароком,
Слезинку тайно оброня.
Звезда, сверкнув на небосклоне,
Летит в конечный свой полет.
Тебе твой мальчик на ладони
Седую голову кладет.
* * * * *
Мама по комнатам
В фаpтyке белом
Hетоpопливо пpойдёт,
Ходит по комнатам,
Занята делом
И, междy делом,
Поёт.
Чашки и блюдца
Пеpемывает,
Мне yлыбнyться
Hе забывает
И напевает.
Hо вот сегодня
Голос знакомый
Словно совсем и не тот.
Мама по-пpежнемy
Ходит по домy,
Hо по-иномy поёт.
Голос знакомый
С особенной силой
Вдpyг зазвyчал в тишине.
Добpое что-то
В сеpдце вносил он.
Hе pазpеветься бы мне.
* * * * *
Я мамy мою обидел,
Тепеpь никогда-никогда
Из домy вместе не выйдем,
Hе сходим с ней никyда.
Она в окно не помашет,
И я ей не помашy,
Она ничего не pасскажет,
И я ей не pасскажy.
Возьмy я мешок за плечи,
Я хлеба кyсок найдy,
Hайдy я палкy покpепче,
Уйдy я, yйдy в тайгy!
Я бyдy ходить по следy,
Я бyдy искать pyдy
И чеpез бypнyю pекy
Стpоить мосты пойдy!
И бyдy я главный начальник,
И бyдy я с боpодой,
И бyдy всегда печальный
И молчаливый такой.
И вот бyдет вечеp зимний,
И вот пpойдёт много лет,
И вот в самолёт pеактивный
Мама возьмёт билет.
И в день моего pожденья
Тот самолёт пpилетит,
И выйдет оттyда мама,
И мама меня пpостит.
* * * * *
Борьбою наш день обозначен,
Так зрим её облик и жест.
. А матери всё ещё плачут
И в дни всенародных торжеств!
Есть песни, что схвачены гневом,
И есть, чтобы жить веселей.
. А матери слышат в распевах
В любых голоса сыновей.
Так будет до смерти до самой
Кровавый мерещиться бой.
О милые русские мамы,
Лиха безысходная боль!
* * * * *
Пахнет рыхлыми драченами,
У порога в дежке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз.
Вьется сажа над заслонкою,
В печке нитки попелиц,
А на лавке за солонкою —
Шелуха сырых яиц.
Мать с ухватами не сладится,
Нагибается низко,
Старый кот к махотке крадется
На парное молоко.
Квохчут куры беспокойные
Над оглоблями сохи,
На дворе обедню стройную
Запевают петухи.
А в окне на сени скатые,
От пугливой шумоты,
Из углов щенки кудлатые
Заползают в хомуты.
* * * * *
В темноте, на треножнике ярком
Мать варила черешни вдали.
Мы с тобой отворили калитку
И по темной аллее пошли.
Шли мы розно. Прохлада ночная
Широко между нами плыла.
Я боялся, чтоб в помысле смелом
Ты меня упрекнуть не могла.
Как-то странно мы оба молчали
И странней сторонилися прочь.
Говорила за нас и дышала
Нам в лицо благовонная ночь.
Не отравляй души тоскою,
Не убивай себя: ты мать;
Священный долг перед тобою
Прекрасных чад образовать.
Пусть их сограждане увидят
Готовых пасть за край родной,
Пускай они возненавидят
Неправду пламенной душой,
Пусть в сонме юных исполинов
На ужас гордых их узрим
И смело скажем: знайте, им
Отец Столыпин, дед Мордвинов.
* * * * *
Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя.
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет,
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мир подсмотрел
Святые, искренние слезы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей.
* * * * *
Вот опять ты мне вспомнилась, мама,
и глаза твои, полные слез,
и знакомая с детства панама
на венке поредевших волос.
Оттеняет терпенье и ласку
потемневшая в битвах Москвы
материнского воинства каска —
украшенье седой головы.
Все стволы, что по русским стреляли,
все осколки чужих батарей
неизменно в тебя попадали,
застревали в одежде твоей.
Ты заштопала их, моя мама,
но они все равно мне видны,
эти грубые длинные шрамы —
беспощадные метки войны.
Дай же, милая, я поцелую,
от волненья дыша горячо,
эту бедную прядку седую
и задетое пулей плечо.
В дни, когда из окошек вагонных
мы глотали движения дым
и считали свои перегоны
по дорогам к окопам своим,
как скульптуры из ветра и стали,
на откосах железных путей
днем и ночью бессменно стояли
батальоны седых матерей.
Я не знаю, отличья какие,
не умею я вас разделять:
ты одна у меня, как Россия,
милосердная русская мать.
Это слово протяжно и кратко
произносят на весях родных
и младенцы в некрепких кроватках
и солдаты в могилах своих.
Больше нет и не надо разлуки,
и держу я в ладони своей
эти милые трудные руки,
словно руки России моей.
* * * * *
Я посетил родимые места,
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.
Как много изменилось там,
В их бедном, неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.
Отцовский дом
Не мог я распознать:
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать,
Кормя цыплят крупитчатою кашей.
Стара, должно быть, стала.
Да, стара.
Я с грустью озираюсь на окрестность:
Какая незнакомая мне местность!
Одна, как прежняя, белеется гора,
Да у горы
Высокий серый камень.
Здесь кладбище!
Подгнившие кресты,
Как будто в рукопашной мертвецы,
Застыли с распростертыми руками.
По тропке, опершись на подожок,
Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
«Прохожий!
Укажи, дружок,
Где тут живет Есенина Татьяна?»
«Татьяна. Гм.
Да вон за той избой.
А ты ей что?
Сродни?
Аль, может, сын пропащий?»
«Да, сын.
Но что, старик, с тобой?
Скажи мне,
Отчего ты так глядишь скорбяще?»
«Добро, мой внук,
Добро, что не узнал ты деда. »
«Ах, дедушка, ужели это ты?»
И полилась печальная беседа
Слезами теплыми на пыльные цветы.
* * * * *
«Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать.
А мне уж девяносто.
Скоро в гроб.
Давно пора бы было воротиться».
Он говорит, а сам все морщит лоб.
«Да. Время.
Ты не коммунист?»
«Нет. »
«А сестры стали комсомолки.
Такая гадость! Просто удавись!
Вчера иконы выбросили с полки,
На церкви комиссар снял крест.
Теперь и богу негде помолиться.
Уж я хожу украдкой нынче в лес,
Молюсь осинам.
Может, пригодится.
Пойдем домой —
Ты все увидишь сам».
И мы идем, топча межой кукольни.
Я улыбаюсь пашням и лесам,
А дед с тоской глядит на колокольню.
* * * * *
«Здорово, мать! Здорово!» —
И я опять тяну к глазам платок.
Тут разрыдаться может и корова,
Глядя на этот бедный уголок.
На стенке календарный Ленин.
Здесь жизнь сестер,
Сестер, а не моя, —
Но все ж готов упасть я на колени,
Увидев вас, любимые края.
Пришли соседи.
Женщина с ребенком.
Уже никто меня не узнает.
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
Ах, милый край!
Не тот ты стал,
Не тот.
Да уж и я, конечно, стал не прежний.
Чем мать и дед грустней и безнадежней,
Тем веселей сестры смеется рот.
Конечно, мне и Ленин не икона,
Я знаю мир.
Люблю мою семью.
Но отчего-то все-таки с поклоном
Сажусь на деревянную скамью.
«Ну, говори, сестра!»
И вот сестра разводит,
Раскрыв, как Библию, пузатый «Капитал»,
О Марксе,
Энгельсе.
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.
И мне смешно,
Как шустрая девчонка
Меня во всем за шиворот берёт.
.По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
* * * * *
У Вовы двойка с минусом —
Неслыханное дело!
Он у доски не двинулся.
Не взял он в руки мела!
Стоял он будто каменный:
Он стоял как статуя.
— Ну как ты сдашь экзамены?
Волнуется вожатая.-
Твою семью, отца и мать,
На собранье упрекать
Директор будет лично!
У нас хороших двадцать пять
И три семьи отличных,
Но твоей семьей пока
Директор недоволен:
Она растить ученика
Не помогает школе.
— Ну при чем моя семья?-
Он говорит вздыхая.-
Получаю двойки я —
И вдруг семья плохая!
Упреки он бы перенес,
Не показал бы виду,
Но о семье идет вопрос —
Семью не даст в обиду!
Будут маму упрекать:
«У нас хороших двадцать пять
И три семьи отличных,
А вы одна — плохая мать!»-
Директор скажет лично.
Печально Вова смотрит вдаль,
Лег на сердце камень:
Стало маму очень жаль.
Нет, он сдаст экзамен!
Скажет маме: «Не грусти,
На меня надейся!
Нас должны перевести
В хорошее семейство!»
Изрек пророк:
— Нет бога, кроме бога!-
Я говорю:
— Нет мамы, кроме мамы. —
Никто меня не встретит у порога,
Где сходятся тропинки, словно шрамы.
Вхожу и вижу четки,
на которых
Она в разлуке, сидя одиноко,
Считала ночи, черные, как порох,
И белы дни, летящие с востока.
Кто разожжет теперь огонь в камине,
Чтобы зимой согрелся я с дороги?
Кто мне, любя, грехи отпустит ныне
И за меня помолится в тревоге?
Я в руки взял Коран, тисненный строго,
Пред ним склонялись грозные имамы.
Он говорит:
— Нет бога, кроме бога!-
Я говорю:
— Нет мамы, кроме мамы!
* * * * *
Я вышел из бедной могилы.
Никто меня не встречал —
Никто: только кустик хилый
Облетевшей веткой кивал.
Я сел на могильный камень.
Куда мне теперь идти?
Куда свой потухший пламень —
Потухший пламень. — нести.
Собрала их ко мне — могила.
Забыли все с того дня.
И та, что — быть может — любила,
Не узнает теперь меня.
Испугаю их темью впадин,
Постучусь — они дверь замкнут.
А здесь — от дождя и градин
Не укроет истлевший лоскут.
Нет. — Спрячусь под душные плиты.
Могила, родная мать,
Ты одна венком разбитым
Не устанешь над сыном вздыхать.
* * * * *
Мрак. Матерь. Смерть. созвучное единство.
Здесь рокот внутренних пещер,
там свист серпа в разрывах материнства:
из мрака — смерч, гуденье дремных сфер.
Из всех узлов и вязей жизни — узел
сыновности и материнства — он
теснее всех и туже напряжен:
дверь к бытию водитель жизни сузил.
Я узами твоих кровей томим,
а ты, о мать,- найду ль для чувства слово?
Ты каждый день меня рождаешь снова
и мучима рождением моим.
Кто нас связал и бросил в мир слепыми?
Какие судьбы нами расплелись?
Как неотступно требуешь ты: «Имя
свое скажи мне! кто ты? назовись».
Не помню имени. но знай: не весь я
рожден тобой, и есть иная часть,
и судеб золотые равновесья
блюдет вершительная власть.
Свобода и любовь в душе неразделимы,
но нет любви, не налагавшей уз.
Тягло земли — двух смертных тел союз.
Как вихри мы сквозь вечности гонимы.
Кто возлюбил другого для себя,
плоть возжелав для плоти без возврата,
тому в свершении расплата:
чрез нас родятся те, кого, любя,
связали мы желаньем неотступным.
Двойным огнем ты очищалась, мать,-
свершая все, что смела пожелать,
ты вознесла в слиянье целокупном
в себе самой возлюбленную плоть.
Но как прилив сменяется отливом,
так с этих пор твой каждый день господь
отметил огненным разрывом.
Дитя растет, и в нем растет иной,
не женщиной рожденный, непокорный,
но связанный твоей тоской упорной —
твоею вязью родовой.
Я знаю, мать, твой каждый час — утрата.
Как ты во мне, так я в тебе распят.
И нет любви твоей награды и возврата,
затем, что в ней самой — награда и возврат!
* * * * *
Охрани, Провидение, своим махом шагреневым,
пощади ее хижину —
мою мать — Вознесенскую Антонину Сергеевну,
урожденную Пастушихину.
Воробьишко серебряно пусть в окно постучится:
«Добрый день, Антонина Сергеевна,
урожденная Пастушихина!»
Дал отец ей фамилию, чтоб укутать от Времени.
Ее беды помиловали, да не все, к сожалению.
За житейские стыни, две войны и пустые деревни
родила она сына и дочку, Наталью Андреевну.
И, зайдя за калитку, в небесах над речушкою
подарила им нитку — уток нитку жемчужную.
Ее серые взоры, круглый лоб без морщинки,
коммунальные ссоры утешали своей
беззащитностью.
Любит Блока и Сирина, режет рюмкой пельмени.
Есть другие россии. Но мне эта милее.
Что наивно просила, насмотревшись по телику:
«Чтоб тебя не убили, сын, не езди в Америку. »
* * * * *
Нашумела, накричала,
Настегала чем попало:
— Все постыло! Сил не стало!
Нет от вас житья!—
Села в угол, зарыдала
И просить прощенья стала.
Просто очень ты устала,
Бедная моя!
Не волнуйся, успокойся,
Вот тебе вода — умойся,
Отдохни,
За нас не бойся,—
Подрастет семья!
Ну, прибила,— что ж такого!
Не со зла ведь,
Не чужого.
И зачем же слезы снова,
Добрая моя?!
* * * * *
Она была исполнена печали,
И между тем, как шумны и резвы
Три отрока вокруг нее играли,
Ее уста задумчиво шептали:
«Несчастные! зачем родились вы?
Пойдете вы дорогою прямою
И вам судьбы своей не избежать!»
Не омрачай веселья их тоскою,
Не плачь над ними, мученица-мать!
Но говори им с молодости ранней:
Есть времена, есть целые века,
В которые нет ничего желанней,
Прекраснее — тернового венка.
* * * * *
Тяжелое детство мне пало на долю:
Из прихоти взятый чужою семьей,
По темным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.
Меня окружало довольство, лишений
Не знал я,- зато и любви я не знал,
И в тихие ночи тревожных молений
Никто над кроваткой моей не шептал.
Я рос одиноко. я рос позабытым,
Пугливым ребенком,- угрюмый, больной,
С умом, не по-детски печалью развитым,
И с чуткой, болезненно-чуткой душой.
И стали слетать ко мне светлые грезы,
И стали мне дивные речи шептать,
И детские слезы, безвинные слезы,
С ресниц моих тихо крылами свевать.
Ночь. В комнате душно. Сквозь шторы струится
Таинственный свет серебристой луны.
Я глубже стараюсь в подушки зарыться,
А сны надо мной уж, заветные сны.
Чу! Шорох шагов и шумящего платья.
Несмелые звуки слышней и слышней.
Вот тихое «здравствуй», и чьи-то объятья
Кольцом обвилися вкруг шеи моей!
«Ты здесь, ты со мной, о моя дорогая,
О милая мама. Ты снова пришла!
Какие ж дары из далекого рая
Ты бедному сыну с собой принесла?
Как в прошлые ночи, взяла ль ты с собою
С лугов его ярких, как день, мотыльков,
Из рек его рыбок с цветной чешуею,
Из пышных садов — ароматных плодов?
Споешь ли ты райские песни мне снова?
Расскажешь ли снова, как в блеске лучей
И в синих струях фимиама святого
Там носятся тени безгрешных людей?
Как ангелы в полночь на землю слетают
И бродят вокруг поселений людских,
И чистые слезы молитв собирают
И нижут жемчужные нити из них.
Сегодня, родная, я стою награды,
Сегодня — о, как ненавижу я их!-
Опять они сердце мое без пощады
Измучили злобой насмешек своих.
Скорей же, скорей. »
И под тихие ласки,
Обвеян блаженством нахлынувших грез,
Я сладко смыкал утомленные глазки,
Прильнувши к подушке, намокшей от слез.
* * * * *
С еще бессильными крылами
Я видел птенчика во ржи,
Меж голубыми васильками,
У непротоптанной межи.
Над ним и надо мной витала,
Боялась мать — не за себя,
И от него не улетала,
Тоскуя, плача и любя.
Пред этим маленьким твореньем
Я понял благость Вышних Сил,
И в сердце, с тихим умиленьем,
Тебя, Любовь, благословил.
Ни креста, ни камня даже
на могиле этой нет,
и никто мне не укажет
никаких ее примет.
Бугорок, с другими смежный,
был на ней, но в долгий срок
много вод умчались вешних —
и сровнялся бугорок.
Только гнет травинки ветер,
только. сжало грудь тоской:
словно не было на свете
русской женщины такой;
словно в муках не рожала
шестерых детей она,
не косила и не жала,
сыновей не провожала,
не тужила у окна.
Мне совсем бы стало горько,
если б край, что нет родней,
каждой тропкой, каждой горкой
память не будил о ней.
На озерках, на елани,
за логами у леска,
кто не видел с самой рани
темного ее платка!
С ребятишками по-вдовьи
в поле маялась она —
Щипачева Парасковья,-
на полоске дотемна
ставила, не зная лени,
за суслонами суслон.
Взять упасть бы на колени,
той земле отдать поклон.
Пусть к заброшенной могиле
затерялся в мире след,-
знаю, мать похоронили
в той земле, что легче нет,
в той земле, в родной державе,
где звучит мой скромный стих,
где теперь высок и славен
труд ушедших и живых.
И когда свистят метели,
снова думаю одно:
и над ней они летели,
и в мое стучат окно.
* * * * *
Уходят наши матери от нас,
уходят потихонечку,
на цыпочках,
а мы спокойно спим,
едой насытившись,
не замечая этот страшный час.
Уходят матери от нас не сразу,
нет —
нам это только кажется, что сразу.
Они уходят медленно и странно
шагами маленькими по ступеням лет.
Вдруг спохватившись нервно в кой-то год,
им отмечаем шумно дни рожденья,
но это запоздалое раденье
ни их,
ни наши души не спасет.
Все удаляются они,
все удаляются.
К ним тянемся,
очнувшись ото сна,
но руки вдруг о воздух ударяются —
в нем выросла стеклянная стена!
Мы опоздали.
Пробил страшный час.
Глядим мы со слезами потаенными,
как тихими суровыми колоннами
уходят наши матери от нас.
* * * * *
Кто лелеял моих кукол,
Шил веселые одежки,
Помогал мне их баюкать,
И играл со мной в игрушки?
— Мамочка моя!
Кто советом помогал мне,
Когда падаешь и больно,
И слезинки утирал мне,
Говорил: «Не плачь, довольно…»?
— Мамочка моя!
Кто читал мне на ночь сказки,
Чуть склоняясь надо мною,
(И я закрывала глазки,
И мне было так спокойно)?
— Мамочка моя!
Кто нес меня в кроватку,
Желал спокойной ночи,
Шептал мне нежно, сладко:
«Спи скорее, дочка!»?
— Мамочка моя!
Кто на свете самый чуткий,
Не сыскать ей лучшей славы,
Самый добрый, самый мудрый?
— Ну, конечно, моя мама!
* * * * *
Мама — это солнышко,
На родной сторонушке.
С мамой в доме счастье и уют.
Словно нотки-зёрнышки,
Брызгами на донышке,
Маме эту песенку пою.
Я цветочек аленький
На листочке маленьком
Нарисую, маме подарю.
Улыбнётся мамочка,
А на щёчке ямочка.
Солнечную мамочку люблю.
Мамочка — мамуля!
Как тебя люблю я!
Как я рад, когда вдвоем
Мы с тобой гулять идем!
Или что-то мастерим,
Или просто говорим.
И как жаль тебя опять
На работу отпускать!
* * * * *
Как же это хорошо!
Никуда не торопиться,
Не молчать,
И не сердиться —
Так вот просто
Рядом с мамой,
С мамой рядышком идти,
В небе солнышко увидеть —
И домой его нести!
* * * * *
Ты самая красивая,
Ты самая хорошая.
На ласковое солнышко
И на луну похожая.
Дарю тебе улыбку,
Дарю большой цветок:
Хочу, чтоб ты порхала
Всегда как мотылек.
